ПИГМАЛИОН:
Набережная Канала Грибоедова, д.105,
Литер "А", пом.16 «Н»
ПЕТЕРБУРГ, Россия, 190000
spb@pigmalion-journal.com
Татьяна Волынкина
МУЗЕЙ НА «ДАЧЕ»
Кто бы спросил: «Хотела бы я туда пойти?»
Ответ был бы – нет!
Лето.
Солнце.
Пляж.
Пристань.
Дача…
Кто бы спросил.
Но спрашивать было некому.
Тот, кто мог это сделать, ушёл туда давным-давно. И – никогда не вернулся.
Забрав с собой навсегда счастливую улыбку дочери и нежный лепет маленького сына, их радостный смех, ожидание вороха подарков на весёлые дни рождения и безо всякого к тому повода, горы фруктов и новый дом, который он затеял строить.
Перед войной.
Суходольское озеро – холодное, синее, с гребнем косматой волны, и заросшими непролазной травой берегами.
Накануне отъезда въехал туда громадными колёсами пугающий, в защитной кожуре окраски «Хаммер», погрузил тяжёлый широкий низ и спустил на воду малую быструю как оса жёлтую лодочку с парнем и девушкой в чёрном литом комбинезоне.
Скутер стремительно разогнался, и вскоре мчалась за ним на вспухающих водных реверсах бесстрашная лыжница.
Как будто не озеро, а море.
Потом мотор резко заглох, она резиновым поплавком нырнула в стихающие волны, и наступила вселенская тишина.
Лето.
Солнце.
Пляж.
Пристань.
Дача…
Утро последнего дня выглядело хмурым, как раз для музея.
Но кому нужны музеи летом, на даче?
Правда, это был необычный музей…
Пожалуй, единственный в России…
А в соседней Финляндии их было много.
Пожалуй, именно там, где он и должен был находиться. На Кексгольмском рубеже.
Но лучше бы его не было…
Грубо обструганные и сколоченные горбыли, - такими огораживают загоны для лошадей, - не скрывали за собой остроугольные камни, покрытые серым северным мхом, гладкую и яркую, как новогодняя ёлка, никогда не дымившую чёрным пламенем и густым запахом разваристой каши полевую кухню, и сырые на вид, тяжёлые брёвна, уходившие за песчаный бруствер вниз, в блиндажи и землянки.
Музей начался…
Лотта.
Она стояла – тоненькая, высокая, туго затянутая военным поясом, с синим полевым цветком на пышном, схваченным строгим манжетом рукаве форменного светло-серого платья. Такого, что впору надеть сегодня, и ботинках в стиле «гранж». В пилотке-кепочке, на пуговках спереди. И чайничек у неё в руках такой славный, ладненький и блестящий!
Очень современная «лотта» образца одна тысяча девятьсот тридцать девятого года.
И только я хотела сказать – какой чудный цветок, и стильное платье, а смотрите-ка ещё и крохотная стальная с белой эмалью звёздочка-брошь на груди! Ведь женщина всегда остаётся женщиной, правда? Даже на войне.
Как вдруг раздался голос…
Нет, Лотта не заговорила. Хотя могла бы.
Ведь платье принадлежало реальной финской женщине, прошедшей ту войну, и хранившую его пуще свадебного – ни единого пятнышка не было на суровой сарже.
И вдруг дикая, испугавшая до смеха мысль поразила меня.
Вот где нужно проводить свадьбы!
Не на пирсе, на фоне заката, в окружении белых лепестков невинных роз, а именно здесь – где холодный металл смертельного оружия, и никаких сантиментов.
Именно здесь всё становится серьёзным, и навсегда.
Именно здесь…
- Это совсем не украшения, - пояснила хранительница музея Валентина Ивановна Баранова, - «цветок» обозначает, что она имеет навыки обращения с малыми детьми, а белая брошка – о пройденных специальных медицинских курсах. Достаточно было увидеть эти знаки, как безо всяких дополнительных вопросов и документов её направляли на ту работу, которую она умела делать.
Вот так…
Лотта грустно улыбнулась застывшей улыбкой военной модели, и слегка кивнула вперёд – там, на стенде под стеклом лежали шерстяные вязаные перчатки, расползшиеся по краям, знавшие нешуточные декабрьские морозы.
Когда началась советско-финская война…
Шаг за шагом.
Музей такой маленький!
Всего-то домик.
Шаг за шагом.
Ещё одна форма – белая, как снег. Для финского лыжника.
Столбик.
Слева – граница страны Суоми. Орёл на меди.
Справа – пограничный знак Советской земли.
- Совсем недавно я узнала, что четыре зелёных полосы на российском охранном столбике означают четыре стороны света, куда выходят границы нашей страны, - вновь пояснила наша хозяйка.
А между ними – страшные «комиксы».
Маннергейм, искажённый злой сатирой легендарный главнокомандующий.
В рваном тряпье, с огромными сухими глазами дети, оставшиеся без семьи и крова.
Сладкоголосые сирены-листовки, обещающие сытую жизнь в финском плену.
А неподалёку, за стеночкой соседнего зала, их же продовольственные карточки с колючими ёлочками – горький билет на скудное питание.
- Нет, - покачивает головой Валентина Ивановна, - финны совсем не щадили пленных, не принимали никаких перебежчиков, они сами жили впроголодь, листовки – обычная пропаганда.
Шаг за шагом.
«Максим», пулемёт весом семьдесят килограмм. Узкая обойма патронов.
И новое знание – не в честь какого-то бойца с таким именем было названо столь знакомое всем оружие, а по фамилии его английского изобретателя.
Опять зазывная листовка.
Читайте: за сданную винтовку обещают вознаграждение… в десять рублей, за пушку – в сто пятьдесят, за танк немного дороже, а вот за самолёт выше некуда – десять тысяч, к тому же долларов.
- У финнов не было своего оружия. Только завод по производству пороха.
Душно.
Маленький домик, вместивший столько страха и горя, выпускает наружу.
К блиндажам, и брустверам, к гаубицам и пушкам.
Вниз, под землю, как в кино.
Столько фильмов было про это!
Как вдруг тяжело кольнуло в сердце.
Рука в окровавленном бинте, посеревшее лицо с тёмными от боли синими глазами.
Опустив голову, колдует над раненным медсестра.
А его не спасли…
Того, кто хотел построить новый дом, радовать дочь, сына и молодую красавицу жену.
Долгие, долгие годы.
- Пойдёмте, - слышу другой, давно знакомый и взволнованный голос, - я покажу Вам книгу, где собраны имена всех, кто погиб на финской войне, там перечислены все сорок… тысяч… человек.
Это невероятно.
И вдруг невыносимо захотелось поверить, что сейчас, - буквально через минуту! – я своими глазами увижу его имя, «Барабанов Василий Максимович», - и он вернётся, и всё пойдёт по-другому в семье, оставленной им в тридцать девятом, на тридцать втором году прервавшим его жизнь. И будет жив сын, и счастлива дочь, и до старости любима жена.
Но толстая белая «похоронная» книга – финская.
И действительно, портрет за портретом, и имена, а где нет фотографий – кресты.
Сорок тысяч.
Как сосны в этом лесу.
Всех нашли, никого не забыли.
Серое дымное небо уронило на горячее лицо холодные слёзы дождя.
Где-то неподалёку в сыром бору прозвенел печальный голос кукушки, отсчитывая непрожитые годы.
То ли финская, то ли русская.
Птица памяти.
Загородный клуб «Дача».
Частный военно-исторический музей.
«На Кексгольмском направлении».
25 июня 2018 года
09.37
© Пигмалион, текст, 2018